Утреннее шоссе - Страница 43

Клямин усмехнулся. «Болван, - сказал он себе. - Привык со своим бабьем, болван». Наталья откинула со лба волосы.

- Интересно с вами. Столько повидали! - И, не удержавшись, она засмеялась.

- В торговом флоте служил. Пришлось побывать. - Клямин продолжал улыбаться, скрывая раздражение. Он не помнил, чтобы над ним потешались.

Наталья, казалось, не замечала смущения Клямина.

- Такая интересная жизнь, а вы ушли. Почему?

- По состоянию здоровья. - Клямин приподнял рюмку.

Не станет же он рассказывать, что списали его за неоднократное нарушение режима. Точнее - за нелегальный провоз всякого зарубежного барахла в количестве, значительно превышающем установленные нормы. Чуть под суд не попал, выкрутился…

- Моя бабушка как-то купила японский браслет от гипертонии. В Мурманске, у моряков. - Наталья поддела вилкой ломтик сыра и положила в свою тарелку. - Не помог ей браслет… А вы помните мою бабушку?

Клямин не помнил мать Натальи, а бабку тем более.

Японские браслеты он и сам привозил в Мурманск - загонял по полтине за штуку. Это он помнил, хотя с тех пор и минуло без малого лет двадцать.

- Кое-кому браслет помогал, - уклончиво процедил Клямин. - Ну, выпьем? За что?

Наталья тоже приподняла рюмку и посмотрела на Клямина.

- За что? - переспросила она. - Вот вы и скажите за что. - Она не сводила с Клямина глаз. Дыхание ее стало неровным. Она не убирала сбившиеся на лоб волосы, словно боясь неосторожным движением спугнуть Клямина…

За свою почти сорокалетнюю жизнь Антон Клямин привык к легким застольным словам. Что сказать теперь? Произнести слова, которых ждет от него эта девочка? Выдать себя за того, кем она хочет его видеть? Навсегда занять особое место в ее жизни?.. Нет, он не сильный, он слабый человек. Он только тешил себя мыслью, что он сильный. На самом же деле он подобен щепке на воде.

- За что? - Зубы спрятались в его губах, будто рачки в морском песке. - За здоровье, да? - Он как-то испуганно взглянул на Наталью, поднес ко рту рюмку, но неожиданно вернул ее на стол, так и не сделав глотка.

Глаза Натальи подернул туман. Она вертела в пальцах рюмку. Потом отвернулась, скрывая слезы, делая вид, что окидывает взглядом стены кухни, увешанные безделушками.

- Чисто у вас в квартире. Не скажешь, что живет одинокий мужчина.

- Привычка, - буркнул Клямин. - Флотская. Два раза в месяц аврал. Да и пачкать-то некому.

- Чи-и-исто, - протянула в сторону Наталья, сдерживаясь из последних сил, чтобы не расплакаться.

Рюмка дробно постукивала о поверхность стола. Наталья поставила ее, отвела руку в сторону. Клямин накрыл ладонью ее холодные пальцы. Казалось, им двигал посторонний непокорный механизм, которым распоряжался не он, Клямин, а кто-то другой, жестокий и грубый, раб своих желаний…

Наталья подняла глаза. Она видела серебристую цепочку, которая сползала с его шеи и пряталась в глубоком вырезе спортивной рубашки. Она видела его лицо - помертвевшее, с уплывающим взором, словно Клямин все еще стоял в дверном проеме ванной комнаты…

Она молчала. Ждала, когда Клямин отпустит ее.

Ладонь Клямина наливалась тяжестью и жаром.

Наталья выдернула руку. Встала. Вышла в коридор. Клямин услышал сдержанный шорох у вешалки. Короткая тишина. Шорох возобновился, на этот раз сухой, металлический. Вскоре донесся короткий щелчок замка. И вновь тишина.

Предвечерний свет падал в овальные окна бара. Прозрачной кисеей укутывал он стойку, столы, бутылки с коньяком, ликерами, восковые декоративные фрукты, глянцевые коробки с конфетами, стены жженого дерева, медные пластины чеканки…

Эти часы перед вечерним наплывом посетителей Лера обычно использовала для черновой работы: сверяла счета, накладные, наличие дефицитных товаров. Надо было сделать дополнительную заявку на кофе (кладовщик мог уйти), выписать баллонов пять томатного сока. В течение рабочего дня Лера несколько раз проводила саморевизию. Кассовый ключ хранился у старшего кассира. Но чтобы не попасть впросак, Лера заказала второй ключ - для себя. Теперь она собиралась сопоставить наличные деньги в кассе с показанием счетчика, выбрать излишки. Давно бы надо сменить ленту: цифры пробивались тусклые, неразборчивые. К тому же под стеклом они еле видны - шестерку от восьмерки не отличишь.

Лера зажгла спичку, поднесла к окошку кассы. Стало еще хуже - огонек колебался, и цифры дрожали. Надо включить освещение зала, пора.

Лера отодвинулась от кассы и увидела Наталью.

- Ты ли?! - обрадовалась Лера. - И не разглядишь впотьмах.

- Я. - Наталья взобралась на высокий стул.

- Откуда, дитя прекрасное?

- Есть хочу.

- Зайди в подсобку. Что ты, действительно, как чужая?

Лера достала картонный трафарет с надписью «Перерыв». Наталья сползла с сиденья и, перекинув через плечо свою сумку, направилась в подсобное помещение.

Все ей тут было знакомо. И деревянный щербатый стол. И железные табуреты. И одностворчатый больничный шкафчик. И чан, поделенный на секции для мытья посуды. И пол, покрытый линолеумом, с решеткой подле чана.

- Я тоже хочу есть. Все собиралась, хорошо - ты подошла… Дай хоть поглядеть на тебя. Дезертирка. Возвращаюсь домой - ее и след простыл. Всю ночь проплакала… Уж и забывать стала, на тебе - явилась! - с удовольствием проговорила Лера, вынимая из шкафчика походную снедь: котлеты, отварные яйца, соленые огурчики. Она терпеть не могла изделия местной кухни…

- Где ты живешь?

- Комнату сняла.

- Ну-ну… И чего тебе не хватало?

Наталья безучастно следила за движениями Леры, отмечая про себя, что Лера за эти дни осунулась, похудела. Щеки запали, скулы заострились. Но все равно она оставалась красивой…