Утреннее шоссе - Страница 32

- В какие же, позвольте спросить?

- В больсие, - напирал шепеляво Макеев.

- Очень приятно. Не на бутыло-водочном ли заводике, что примыкает к городскому пляжу?

Николаев легонько тронул Клямина за плечо и наклонился, чтобы лучше видеть из-под абажура своего старого фронтового дружка.

- Ты не сердись на него, Георгий. Он немного поддамши. - И добавил строже: - Ты вот что, парень: моих друзей не обижай. Гостю - уважение.

- Пардон! - воскликнул весело Клямин. - Давайте-ка дернем, старички. По маленькой.

- О! - сказал Николаев. - Это дело. Георгий, гляди, какую нам еду принесли. Даже икорочка есть. Забыл, как она и выглядит, чернявая.

Николаев принялся разливать по стаканам наливку. Макеев покорно вздохнул. Клямин откинулся на спинку стула и почувствовал какое-то неудобство. Оглянулся. На стуле висел засаленный коричневый пиджак Макеева. Клямин поднялся, пинцетом сложил пальцы на кургузом воротничке и отбросил пиджак на сундук. Николаев пожал плечами и сказал, что его старый фронтовой друг изволил принять душ, что дома у друга какие-то нарушения с горячей водой. Он, Николаев, предложил ему свой халат.

- Нет голячей воды. Магистлаль лопнула, - мрачно подтвердил Макеев.

- Бывает, - согласился Клямин и посмотрел на Николаева.

Старик стоял, торжественный и важный, хмуря и без того рытый морщинами лоб. Одной рукой для прочности он ухватился за угол надутого щербатого буфета, в стеклах которого виднелся фаянсовый сервиз. Этот сервиз Клямин подарил покойной бабке Марии на день рождения. Сколько радости было тогда в этом доме!.. Прошло, все прошло. Антон любил заглядывать к старикам. В зимние вечера они, бывало, пили чай с брусничным вареньем.

- Тост у меня есть, други. Мы с вами не алкаши переулочные. С тостом надо, - произнес старик Николаев.

Его голос сейчас напоминал о добрых старых временах. И Клямин на какое-то мгновение забыл о присутствии Макеева.

- Хочу выпить в память о близких нам людях… Я вот один сейчас остался, свояченицу в расчет не беру. И тебя, Антон, хоть мы с тобой вроде и прижились… Самые близкие люди после родителей - жена, дети. Судьба так распорядилась, что я на старости лет остался без них, родимых. Это несправедливо, верно? Ну, дите свое я не знал - он умер годовалым. А я воевал, вообще его в глаза не видел. И то как вспомню, так сердце щемит… А вот хозяйку свою, Марию… Словом, что я хочу сказать? Я прожил большую жизнь. И знаю - человек тогда ценит, когда теряет…

Николаев посмотрел в стакан, потом резко запрокинул голову и махом опустошил его до дна. Клямин тоже выпил. Густая пахучая жидкость клейко вязала нёбо. Он поморщился. Николаев сел и положил тяжелую руку на плечо Клямина:

- Ты молодой еще, Антон, не знаешь всего. А вот, к примеру, Георгий… Думаешь, он просто главный инженер? - Старик повел головой в сторону притихшего Макеева. - Он храбрец, точно тебе говорю. Три раза в госпиталь попадал. И каждый раз свой танк догонял. Мы уже знали - Жорка вернется, он такой. Верно, Георгий?

Макеев что-то промычал. Похвала хозяина дома его приободрила. Он жмурил оба глаза, отчего его мятое лицо напоминало каучуковую маску.

- Что ты молчишь, Жора? - Николаев вновь повернулся к Клямину и пояснил: - Стесняется Георгий…

Клямин согласно кивнул головой, не глядя на Макеева. Пляжный сторож расценил движение Клямина на свой лад - как знак перемирия.

- Да, догонял. А эта сегодня в собесе, толстозадая… Танком ее не взять. Как она кличала, словно мы милостыню плосим.

Николаев досадливо махнул рукой:

- Опять за старое, Георгий. - Николаев, видимо, вспомнил разговор, который старики вели до прихода Клямина. - Заладил.

- Обидно, - настаивал Макеев.

- Мало ли дряни по земле ходит. Подумаешь! Ты ведь не за нее воевал, Жора. Ты ведь за Антона воевал, верно?

- Велно, - торопливо согласился Макеев.

- Завод свой защищал, землю эту… А инспекторша та - ну ее! Она ведь глупая баба. Это ж ее беда, а она не понимает. Она думает, что мы прав своих не знаем. А государство такие законы издало для нас, фронтовиков. Только мы всех тех законов не знаем, вот в чем беда. И она, инспектор, тоже не знает. Честно не знает, по тупости своей и лени. А думает, что мы ей вкручиваем. Наша задача - доказать ей, а ты еще… шепелявишь - ее это нервирует. Ты уж извини меня, Жорик, - смутился Николаев. - Ладно. Давайте еще по одной примем. Там и чай поспеет.

Клямин чувствовал, как его озорное настроение исчезает, вновь уступая место блаженному хмелю. Ну его к бесу, этого Макеева. Не ему судить старого пляжного сводника, не станет он выводить его на солнышко. И праздник деду Николаеву ломать не станет. На это ему еще трезвости хватит, как он ни пьян сегодня. Николаев тяжело привстал, отодвинул ногами стул и направился на кухню, к чайнику.

Антон знал, что ему делать. Надо уйти. Немедленно. Пока старик возится с чаем… И тут он встретился взглядом с Макеевым. Пляжный сторож и тихий сводник Макеев опустил голову и выглядывал из-под косичек абажура, словно из конуры…

- Ты, Антон, мне хоть молду набей. Но после. А пелед длугом флонтовым не позоль. Плосу тебя. Больно ему будет. Не за то, что я всякий-эдакий. А за то, что обманул его.

Клямин сунул в карман пиджака бутылку и вышел из комнаты, бросив на прощание:

- Сними чужой халат. И надень свой вонючий пиджак. Понял?

- Холосо! - воскликнул Макеев.

В светлом проеме Клямин увидел спину хлопотавшего у плиты деда Николаева и осторожно, чтобы не привлечь его внимания, скользнул на площадку и, смягчая пальцами щелчок замка, прикрыл дверь.

На лестнице вовсю бушевали звуки скрипичного марша. Они то взбегали вверх по ступенькам, то скатывались вниз, обгоняя друг друга… Звуки словно смеялись над Кляминым и строили ему рожи. «Додик раздухарился». Клямин шарил по карманам в поисках ключа. Как назло, ключ был прижат бутылкой. Чтобы извлечь его, надо было освободить карман. Чем Клямин и занялся…